Будни учителя  - Павел Астапов

Сейчас удивлю некоторых родителей, но учителя могут видеть: заглядываете вы в электронный журнал или нет. Вот до чего прогресс дошел.

Но когда родители приходили ко мне на беседу, я мог показать развернутое досье на каждого ученика, которое отражало его успехи и неудачи с точностью до минуты. Тут уже и самым отъявленным спорщикам-шестиклашкам приходилось склонить голову и признать:

– Виновен!

Компьютер все же не обманешь.

Конечно же, эффект новизны прошел, и постепенно пугающие картины, когда ВСЕ, я не утрирую, ВСЕ ученики класса поднимают руку, чтобы ответить, буквально, выпрыгивая из-за парты, сменились на более привычные. Но… Привычка – вторая натура. И школьники банально привыкли, что на уроках русского языка и литературы мы себя хорошо ведем, слушаем объяснения Павла Викторовича и работаем. И поэтому, когда баллы потеряли такую неоспоримую ценность в глазах детей, дисциплина никуда не делась. Хотя и спустя три года каждый понедельник первое, что делали ученики, заходя в мой кабинет, отправлялись к стенду смотреть свои результаты. А уж когда восьмиклассник уже басом справедливо замечает, что ты забыл приплюсовать ему балл…

Понятное дело, что попытка уследить и оценить каждый чих ребенка на уроке требует огромного напряжения и внимания, а планшет, с помощью которого ты управляешь программой на интерактивной доске, и вовсе становится продолжением руки, так как ты его в принципе перестаешь опускать. Но эффект превосходит все ожидания. А уж когда происходят такие моменты…

Воспользовавшись окном в расписании, решаю пообедать и отправляюсь на пятом уроке в столовую.

Окно… Как же я полюбил это слово за время работы в школе. Лучше только «зарплата» и «в этом году вы не будете организатором ЕГЭ». Проверить тетради, заполнить журнал, подготовить кабинет к следующему уроку – сколько важных дел можно было успеть переделать за эти благословенные сорок пять минут относительной свободы. Только просто посидеть отдохнуть у меня никогда не получалось. Но вот вырваться пообедать – это святое. Никакие пачки тетрадей и десятки «срочно заполните» бумажек не могли встать между мной и обедом. Шутки шутками, но провести семь уроков, когда последний прием пищи был в шесть утра – такое себе удовольствие.

Для того чтобы добраться до столовой, мне нужно было спуститься на первый этаж, дойти до учебной части с кабинетом директора и потом повернуть по коридору направо. За время этого недолгого пути можно было помечтать о сегодняшнем меню. С завтраком, на который я, естественно, никогда не попадал, все было просто: с самого детства я обожал запеканку со сгущенкой, поэтому в своих диких фантазиях я всегда мечтал именно о ней, а вот с обедом были варианты. Но в этот раз школьному борщу предстояло быть съеденным не мной. Мои благостные мысли о разбавленных супах и черствых бутербродах прервал знакомый голос, раздававшийся из учебной части. Я и сейчас безошибочно его узнаю. Петька Ерёмушкин.

Заглядываю в кабинет, точно – он. Стоит, как и всегда, в незаправленной рубашке и с беззаботным видом беседует с директором и завучем, которые, судя по их лицам, потихоньку выпадали в осадок от его рассказа. Аппетит у меня тут же пропал, потому что нахождение ученика в учебной части в середине урока явно ни к чему хорошему для меня не вело. За последний год я уже привык, что проблемы Ерёмушкина – это мои проблемы.

– Павел Викторович, здравствуйте, – улыбнулся, завидев меня, мальчик и даже приветливо помахал рукой.

Я в свою бытность школьником в кабинете директора не был, но что-то мне подсказывает, что вряд ли бы я улыбался и размахивал руками, окажись я один на один с администрацией. Но Петьку подобное соседство явно не смущало.

– И вы здесь? – удивился Ерёмушкин.

Признаюсь, я не был в таком же восторге от нашей встречи, столовая с ароматным супом тут же удалилась на пару десятков километров. Опять физрук все слопает.

Оказалось, что когда директор вернулся с совещания, у кабинета его уже поджидал улыбающийся Ерёмушкин, который с беззаботным видом сообщил, что его сюда направила Евгения Петровна, так как он крякал на уроке английского.

– В смысле крякал? – к тому моменту я уже работал в школе шесть лет, но кряканья на уроке еще не встречал. – Петь, с тобой все нормально?

Мальчишка пожал плечами и, пока завуч посвящала меня в детали произошедшего, продолжил с подчеркнутым интересом изучать стенды на стене. Похоже, вся эта ситуация его не особо напрягала.

Напрягаться пришлось мне.

На следующий день в кабинете директора собрались учителя, работавшие в моем пятом классе, завуч и Петя с отцом. Евгения Петровна в красках описала события прошлого урока: кряканье и «возмутительное поведение вашего сына». Учитель математики пригрозила двойкой за четверть, преподаватель технологии показала отцу работы Петьки за прошедшие два месяца, а точнее их полное отсутствие. Учительница музыки была настроена наиболее серьезно и заявила, что больше не пустит Ерёмушкина на порог своего кабинета. Каким-то непонятным для меня образом все присутствующие очень быстро сошлись на мысли, что теперь я должен буду посещать все уроки музыки и следить за дисциплиной, потому что «певческий талант» открылся не только у Петьки, но и у его друзей.

– А что вы скажете, Павел Викторович? – повернулась ко мне Евгения Петровна, щеки которой буквально пылали от негодования: с утятами на своем уроке она тоже столкнулась впервые.

«Почему я должен следить за дисциплиной на чужом уроке?!» – хотел возмутиться я, но англичанка опередила меня и уточнила свой вопрос.

– Как у вас Ерёмушкин учится? Тоже, наверное, двойка выходит? – женщина бросила уничижающий взгляд на шестиклассника, занимавшегося изучением содержимого своих карманов. – А ну вытащи руки! – так неожиданно гаркнула она, что даже у меня ручка из рук выпала.

– Все зависит от контрольного диктанта, – уклончиво начал я, отлично понимая, что мой дальнейший ответ вызовет совершенно не ту реакцию, на которую рассчитывали все присутствующие. – Скорее, четверка, но шанс на пятерку все еще есть.

– Пятерку??? – лица преподавателей музыки и математики синхронно вытянулись. – Какую еще пятерку? Он домашнюю работу вообще не делает.

– По русскому делает, – понимая, что закапываю себя еще глубже, не согласился я. Ерёмушкин, действительно, чаще всего занимал верхние места в рейтинге класса.

– Ах да, вы же с ними в игрушки играете, – поджала губы учительница музыки.

– Петя Павла Викторовича очень уважает, – впервые за все время подал голос отец Ерёмушкина.

Лучше бы он молчал.

– А других он не уважает? – подскочила со стула Евгения Петровна. – На русском что, свет клином сошелся? На остальных уроках можно черт знает как себя вести?